провод. Парить, используя восходящие потоки воздуха, — как стервятник, или пикировать — как ястреб. А КПД машущих крыльев был весьма высок — что позволяло за счёт уменьшения веса батарей сэкономить приличный запас веса для объективов и телекамер. Эх, сейчас смотреть бы на экран монитора в КП вместе с лейтенантом Кайлом, а не стоять, высунув башку почти на фут из липкой грязи (он припомнил, что в Эверглейдс испытывали модель со стебельчатыми, как у краба, глазами, но стебельки постоянно поражались грибком…).
Словно в ответ на невысказанное желание раздался голос 2900-го:
— Эй, 2910-й! Ну-ка, живее, не как обычно — Он требует нас на КП!
Когда сам 2910-й думал «Он», то всегда имел в виду Бога; но для 2900-го «Он» — это был лейтенант Кайл. Без сомнения, именно поэтому 2900-го и назначили взводным. Конечно, сказалась и иррациональная престижность круглого числа… 2910-й выбрался из траншеи и, пригнувшись, побежал за 2900-м. Тут бы, конечно, нужна коммуникационная траншея; но до неё пока как-то не дошли руки.
Перед Бреннером на столе кто-то лежал (2788-й? Вообще похож, но наверняка сказать трудно). Шрапнель — или осколочная граната. Бреннер не поднял глаз на вошедших, но 2910-й видел, что его лицо всё ещё белое как бумага, от страха — хотя атака закончилась добрую четверть часа назад. 2910-й и 2900-й, проигнорировав представителя БСС, отдали честь лейтенанту Кайлу.
Командир роты улыбнулся.
— Вольно, УЖОСы. Как в вашем секторе?
2900-й ответил:
— Всё в порядке, сэр. Пулемётчик срезал троих, 2910-й — ещё двоих. Так себе была атака, сэр.
Лейтенант Кайл кивнул.
— Думаю, вашему взводу пришлось легче всех, 2900-й, поэтому я и решил послать сегодня утром в дозор именно вас.
— Возражений нет, сэр.
— Придаю вам Пиноккио. Я подумал, вы захотите пойти сами и прихватить банду 2910-го.
Лейтенант взглянул на 2910-го.
— Ваше отделение по-прежнему в полном составе?
— Да, сэр, — 2910-му стоило больших усилий сохранить лицо бесстрастным. Ему хотелось сказать: Я не должен идти в дозор. Я ведь человек, как и ты, Кайл, а дозор — это для созданий, выращенных в пробирке, для созданий, чья плоть облекает металлические скелеты, для созданий, не имеющих родных и не знавших детства.
Для таких созданий, как мои друзья.
И 2910-й добавил только:
— Нашему отделению повезло больше всех в роте, сэр.
— Ну и прекрасно. Будем надеяться, что удача вас не оставит и впредь, 2910-й, — Кайл вновь взглянул на 2900-го. — Я на орнитокоптере забрался под кроны и сделал всё возможное и невозможное, разве что не гонял его, как курицу. Я ничего не обнаружил, и огня он не привлёк, так что, думаю, у вас всё будет в порядке. Вы обойдёте лагерь вокруг, не покидая зоны миномётной поддержки. Вопросы есть?
2900-й и 2910-й отдали честь, развернулись кругом и вышли. 2910-й чувствовал, как пульсирует артерия на шее; он на ходу незаметно сжал и разжал кулаки.
— Как думаешь, поймаем кого из этих? — спросил 2900-й.
Этот лёгкий товарищеский дух в преддверии предстоящего боя — для него это было довольно панибратски.
— Я бы сказал, да. Не думаю, что командиру хватило времени с птичкой, чтобы убедиться в чём-либо, кроме того, что Враг оттянул свои главные силы за пределы поражения. Надеюсь, действительно оттянул.
И это чистая правда, подумал он. Потому что хороший жаркий бой мог бы закруглить дело, так, чтобы я наконец убрался отсюда.
Раз в две недели прилетал вертолёт. Привозил припасы и, если было нужно, пополнение. А кроме того, с каждым рейсом прибывал корреспондент: предполагалось, что он должен интервьюировать командиров лагерей посещаемых вертушкой. Репортёра звали Кит Томас — и последние два месяца это был единственный человек, в присутствии которого 2910-й мог сбросить маску УЖОСа.
Уезжая, Томас забирал исписанные блокнотные листки из-под надувного матраса 2910-го, и приезжая, он всякий раз умудрялся найти укромный уголок, где они хоть несколько секунд могли поговорить наедине. 2910-й просматривал свою почту и возвращал её Томасу. Ему сделалось неловко, когда он осознал, что репортёр постарше относится к нему с благоговением, как к кому-то, кто лишь немногим уступает героям.
Я могу отсюда выбраться, напомнил он себе. Записать всё и сказать Киту, что мы готовы использовать письмо…
2900-й резко скомандовал:
— Ступай к отделению. Я за Пиноккио — собираемся у южных ворот.
— Слушаюсь.
2910-му вдруг захотелось рассказать кому-нибудь, пусть хоть 2900-му, про письмо. Оно было у Кита Томаса… не письмо, собственно, а записка без даты, но она была подписана знаменитым генералом из штаба корпуса. Без всяких объяснений предписывалось откомандировать номер 2910 с его текущего места службы и передать во временное распоряжение мистера К. Томаса, аккредитованного военного корреспондента. И Кит применил бы письмо — стоило лишь попросить. Собственно, 2910-й так и хотел сделать во время последнего визита журналиста.
…2910-й не мог припомнить, как отдал команду, но отделение уже строилось к осмотру, вставая в шеренгу под дождём почти так же чётко, как на плацу в яслях. Он скомандовал «вольно» и, объясняя задачу патрулирования, рассматривал ребят. Оружие, как всегда, в безупречном состоянии, несмотря на влажность; выправка массивных тел — словно шомпол проглотили, а форма настолько чиста, насколько позволяли условия.
Настоящие Эл-Эй Рэмс с автоматами, гордо подумал он и гаркнул:
— Включить шлемофоны!
И сам щёлкнул выключателем на шлеме, позволив 2900-му срастить его и отделение в единую тактическую единицу с Пиноккио. Новый приказ, и УЖОСы с быстротой, говорившей о многократных тренировках, сомкнулись в походный порядок вокруг Пиноккио; перекрывавшую южные ворота проволоку отодвинули, и дозор вышел из лагеря.
С убранной турелью Пиноккио-роботанк имел в высоту всего три фута, а шириной не превышал автомобиль; зато в длину он был как три, из-за чего издалека сильно смахивал на железнодорожный вагон-платформу. В джунглях благодаря небольшой ширине Пиноккио легко проскальзывал среди стволов непобедимых гигантов, а мощные гусеницы позволяли закатать в землю бамбук и молодые деревца. Однако, в отличие от грохота старых танков с человеческим экипажем, Пиноккио, спасибо эластичной органике и спечённым металлам, издавал лишь мягкое шипение. Когда же не мешал подлесок, он двигался тихо, как больничная тележка.
Непосредственного предшественника Пиноккио звали Панч — шуточка в жеманно-уничижительном стиле тех типов, которые сочли, что «Шилейли» — «Дубинка» — подходящее название для боевой ракеты. «Панч» — звучит как тычок в зубы.
Но хотя Панч, как и Пиноккио, имел компьютерный мозг и не нуждался в экипаже (или, если уж на то пошло́, то и в кабине для него, если не считать ничем не прикрытого
